Беседа с Михаилом Хасьминским – руководителем Центра кризисной психологии
Марина Вологжанина
Мы сидим в беседке у храма, вокруг трепещет майская листва, стригут газоны, пахнет распустившейся сиренью, откуда-то доносятся детские голоса. Все это резко контрастирует с темой нашего разговора, поводом к которому стала нашумевшаястатья в «Новой газете» о подростковых самоубийствах и группах в соцсетях, которые толкают детей на совершение суицида.
«Группы смерти»
– Михаил, неужели все, что написано в этой статье, – правда? Неужели все именно так и есть: многочисленные закрытые группы со своей идеологией и мифологией? С романтизацией самоубийства, работающие как игра в несколько уровней, приводящая подростков к окнам, из которых они бросаются?
Пока об этом говорила Мизулина или «Лига безопасного интернета», это не вызывало никакой реакции
– Все намного хуже. Больше того, еще полгода назад было известно, что существуют такие группы, и во многом была понятна технология заражения – вовлечения в эти группы. Лично для меня все это не новость. Сенатор Елена Борисовна Мизулина, очень неравнодушный к проблемам безопасности детей человек, обращалась ранее по этому поводу с официальным письмом в разные ведомства. Но пока об этом говорила Мизулина или «Лига безопасного интернета», это не вызывало никакой реакции. Ну а сейчас, наверно, нет такой радиостанции или телеканала, которые бы не осветили эту тему.
– Почему же именно публикация «Новой газеты» привела к такому взрыву?
– Наверно, потому, что перейден определенный критический информационный порог. С одной стороны, хорошо, что привлечено внимание – органов власти, родителей. Надеюсь, это заставит как-то решать проблему и принять меры. Но ведь есть и обратная сторона: люди, стоящие за этими группами, получили то, что хотели, – известность, к которой тоже стремились многие из них, удовольствие преступника. Сейчас эта тьма вышла наружу и тоже потребляет энергию от произошедшего взрыва. Вопрос в том, кто потребит ее больше: органы власти, общественность, родители, направив ее в созидательное русло, – или эти мрази – простите, но другого слова у меня нет.
– Но зачем им известность?
– «Хорошими делами прославиться нельзя», – помните такую песенку? Вот они и прославляются плохими. Хотя у этих людей нет четкого понимания «хорошего» и «плохого» – потому что у них нет ориентиров: нравственности, морали, духовности. К тому же, все, что их прославляет, для них однозначно хорошо.
Вообще современное светское воспитание часто подталкивает к подобным вещам, утверждая, что главное – самореализация. Вот и реализуются всеми силами.
Если бы они могли, то убивали бы сами, в реальной жизни, но они боятся ответственности, и зло остается во тьме виртуального мира. А в интернете чего бояться?! Они скрыты за образом, «ником». Да и пробелы в законодательстве таковы, что их пока нельзя привлечь к уголовной ответственности.
Подростки, дельцы и разрушители
В контакте с суицидом. В продолжении статьи "Группы смерти" в "Новой газете" .
– Так кто же все-таки формирует группы, призывающие к суициду в соцсетях, и кто в них состоит?
– Это неоднородная структура.
Во-первых, есть просто неуравновешенные люди, есть и психически больные, страдающие различными формами депрессии, шизофрении, при которых человек воспринимает всё в мрачном цвете. Такие подростки видят, что их сверстники не такие, как они, а радостные, веселые, что у них есть интересы, не свойственные им самим в силу их внутреннего психического, психологического, духовного состояния. И они пытаются найти подобных себе, найти некую социальную нишу, встроиться в подходящую им социальную среду. И если раньше, когда не было интернета, такая задача для них была трудноразрешимой, то сейчас она значительно упростилась: создается группа, где они размещают депрессивный контент, привлекающий подобных им людей.
Первый тип таких групп создают сами подростки
Итак, первый тип таких групп – те, что создают сами подростки. Никто не хочет никого толкать к суицидам, подростки просто стремятся находиться в понятной для них, комфортной депрессивной среде. Они часто демонстративно жалуются на отсутствие внимания к ним, на якобы предательство, напоказ страдают от этого. Являясь на самом деле зачастую эгоистами, которые сами не способны отдавать, любить, дружить, слушать. А специалисты прекрасно знают, что позиция страдальца психологически очень выгодна: не надо брать на себя ответственность за сегодняшний день, не надо куда-то стремиться завтра.
И вот эти депрессивные подростки не только убеждают друг друга в том, что они страдальцы, но и стараются вовлечь в свою группу максимальное количество людей. О реальном суициде речь, как правило, в таких группах не идет, хотя они используют эту тему как манипулятивный прием и способ привлечения внимания. Впрочем, в этих группах демонстрируются свидетельства парасуицида: нанесение порезов и подобные вещи.
Таких групп в сети очень много, в них попадают разные, не обязательно депрессивные дети, и эти группы очень опасны, даже если в них не звучит призыв к самоубийству.
Представьте уличную шпану. Вот она объединяется в компанию. Да, те, кто в нее входит, еще не воруют, но для них понятия шпаны – норма жизни, которую они или уже приняли, или готовы принять. Так же и здесь.
И даже нормальный человек, оказавшись в такой группе и постоянно читая одно и то же, может начать менять свое мировоззрение, находя подтверждение прочитанному. Начинает работать закон подражания. Получается этакая сектантская индукция.
Это – первый уровень таких групп.
Второй тип групп произрастает часто из первого. Их могут создавать уже с какой-то выраженной целью: монетизации, получения выгоды или славы любой ценой. Амбиции, стремление к деньгам или известности включают гордыню: «Вот какую я группу создал!»
Здесь уже работают деньги: публикуют широкий тематический контент, следят за группой, делают платные посты или продают товары. Если собирается некое количество людей с определенным мировоззрением, в том числе деструктивным, понятно, что так или иначе на этом можно зарабатывать. Во главе таких групп стоят люди, обычно способные сознательно идти на преступление ради денег, ради расширения своей группы, славы и так далее. У этих людей уже сбиты понятия. Между собой такие группы, кстати, зачастую могут конфликтовать.
И тут появляются группы третьего уровня, готовые вкладывать во все это деньги.
– Но зачем? Какова их цель?
В группах третьего уровня вкладывают в пропаганду суицида деньги
– Вопрос к спецслужбам, которые должны этим заниматься. Я думаю, что тут в некоторых случаях может быть и чисто враждебный глобальный интерес: большие деньги не кидают просто так. Допускаю, что деятельность этих групп финансируется для того, чтобы таким образом навредить населению, нанести ущерб стране. Ведь погибший самоубийца или инвалид потом страну защитить не сможет.
Возможно, что это элемент ведения войны. Не секрет, что тот, кто не хочет сильной России, вкладывает деньги в наркотизацию, в деструктивные секты, в поддержку коррупции и прочие разрушающие системы. Хотя, возможно, что в других случаях это просто обкатывание деструктивных технологий. Обратите внимание, что некоторые группы закрыты, законспирированы, имеют сложную систему доступа и знаков.
Допускаю, что часть западных фондов может вполне участвовать в деятельности таких групп. Эти, третьи, для влияния и вовлечения начинают использовать первые две группы, а вторые используют только первую. В итоге, когда этот цикл замыкается, что происходит не всегда, но часто, получается четко организованная, с учетом всех разработок социальной психологии пирамида. Четко сектантская разветвленная система по вербовке. А самое главное, что это не просто деструктивный суицид – под это подводится страшная идея, которая начинает жить уже сама!
– Я тоже об этом подумала. Фраза: «Киты плывут наверх», – у меня в голове крутится с тех пор, как я прочитала ту статью.
– Конечно, эта идея пошла, скорее всего, не от депрессивных подростков. На мой взгляд, они до таких вещей никогда не смогут додуматься. Тут все делается с помощью современных разработок социальной психологии и «креативных» профессионалов. Это очень продуманная система. Кстати, много схожего с теми технологиями, с помощью которых делаются «цветные революции».
Киты и цветные революции
В контакте с суицидом. В продолжении статьи "Группы смерти" в "Новой газете" .
– Технологии «оранжевых революций»? А что похожего?
– Смотрите, первое, что надо сделать для революции (вспоминаем любую «цветную революцию»), – это возбудить недовольство. В случае революции это некая социальная проблема, отсутствие каких-то товаров, коррупция, а иногда и просто отдельный случай, который специально обыгрывают. А у секты Китов то же самое: мир ужасен, вокруг все плохие, родители не понимают. Недовольство появилось.
Дальше революционерам внушают, что они особенные, наделяя их положительным статусом. Например, они убеждены, что они борцы с режимом, что только они правильно понимают свободу и что они особый креативный класс. Смотрите, Киты тоже считают, что они особые, лучшие, протестующие против несправедливости этой жизни, обиженные и гордые и выбрасывающиеся на берег (кстати, в любой секте точно так же).
Потом всему этому придается романтический положительный образ. В случае Майдана это борцы, неравнодушные люди, добрые, помогающие друг другу, строители нового справедливого мира, люди, творящие историю, восстанавливающие справедливость. А в случае с Китами это романтическая ассоциация с добрым положительным образом китов, с наделением этого образа довольно спорной поведенческой программой, которая легитимирует саморазрушительность.
Потом внушается якобы благородная цель – устроить революцию, освободить страну от плохих людей, а в случае Китов – разрушить себя, кинуть вызов миру.
Девочка Рина стала сакральной жертвой, когда прислала смс: «Ня. Пока»
И ни одна революция не состоялась без сакральной жертвы. Это технология манипуляции: чтобы поднять народ, необходимо, чтобы благородный человек, «наш», стал жертвой «врагов». Потому и были трупы на Майдане. В любую революцию сами революционеры об этом старательно заботятся. А у Китов это как-то самой собой подвернулось (или было организовано): девочка Рина, с которой все пошло-поехало. Она и стала сакральной жертвой, когда прислала смс: «Ня. Пока».
И ведь тут нет жертвы собой ради высокой идеи, просто человек положил голову на рельсы. А целая деструктивная идея появилась! Все это технологично делается.
И, конечно, в «оранжевых революциях» используют толпу – делают ее управляемой при помощи технологии, которую мы обсуждаем.
Точно так же сбивают и толпы Китов в интернете, и точно так же ими управляют с помощью нехитрых технологий.
Разработана тема суицида, создана мода на него, и она адресована недовольным и тем, у кого нет тормозов, людям, далеким от понимания того, что есть добро и что есть зло. Чтобы они могли вот так, как эта девочка Рина, «положить голову на рельсы».
Тут задействованы элементарные законы социальной психологии и социального поведения. Любая толпа, будь то на Майдане, на Болотной, в Сирии или в Африке, – и это знают все социальные психологи – абсолютно глупа. Даже если собрать толпу из умнейших академиков, она всё равно будет глупа. Вот каков в этой толпе самый последний дурак, такая же будет и вся толпа. И манипулировать ею проще простого.
Вы не видели немецкий фильм «Эксперимент 2: Волна»? О том, как учитель, чтобы ответить на вопрос учеников, как люди становились фашистами, предложил им опыт: «Хотите, сделаю вас фашистами буквально за неделю?» В игровой форме он им дает определенные задания, и они за неделю действительно становятся ярыми фашистами. Доходит до убийства. В фильме очень хорошо показаны и сами приемы манипуляции, и то, как они работают. Кстати, у Китов тоже не обошлось без приказов, толпы и лидеров. Повторяю: это технология!
Помните песенку:
На хвастуна не нужен нож:
Ему немного подпоешь –
И делай с ним, что хошь! –
и так далее?
На «хвастуна» – это стремление показать себя, проявить любой ценой, привлечь внимание. Производное от гордости.
«На жадину не нужен нож». Жадина – это человек с неудовлетворенными амбициями и жаждущий не только денег, но и просто внимания. «Ему покажешь медный грош» – он всё продаст.
Ну и на дурака не нужен нож. «Ему с три короба наврешь» – и это тоже мы видим.
Элементарная технология, рассчитанная на жадину, дурака и хвастуна. Именно поэтому основные жертвы – это подростки, которые немногое знают, но сочетают в себе часто именно эти качества.
Реальность виртуальности
В контакте с суицидом. В продолжении статьи "Группы смерти" в "Новой газете" .
– Но почему так беспечны взрослые?
– Нам давно нужно понять, что сети – эта та же самая реальность. В этой, оффлайн реальности у нас и полиция, и спецслужбы, мы все контролируем, и никто не скажет: «Нет-нет, не надо этого делать, давайте предоставим всем, в том числе детям, полную свободу!» Потому что каждый понимает, чем лично для него эта полная свобода закончится буквально на второй день после ее введения.
А виртуальная реальность – это же как сказка: ненастоящее все! Только эта сказка – точно такая же реальность; именно с помощью этой «сказки» – виртуальной реальности – совершались майданы и делались революции. В ней, кстати, многие живут более реально, чем в обычной реальности. Именно туда вбрасывалась мысль, начинавшая будить тех, кого она могла разбудить. А всех будить и не надо. Революции делают жалкие проценты населения. А обдумывать тему окончания жизни в разное время склонны всего лишь 3–10% людей – это научный факт. Остальных точно эта мысль не захватит, не затронет.
Но тут главное вовсе не в том, чтобы захватить всех, а в том, чтобы сформировать и направить тех, кто есть у тебя в наличии. Чтобы устроить революцию, не нужны все – требуется хорошо организовать меньшинство. И те, кто делает «оранжевые революции», делают это действительно профессионально. Так же, как и те, кто создает группы, толкающие подростков к самоубийствам.
Полную свободу лоббируют деструктивные силы, А когда они сами приходят к власти, то очень быстро закручивают все гайки
Мы же действительно столкнулись с новой реальностью. И в ней точно так же должны функционировать спецслужбы и должно быть ограничение свободы.
У нас любят кричать: «А как же свобода слова?» Подождите, а почему вы в реальной жизни не провозглашаете полную и неограниченную свободу действий для всех? Давайте! Я думаю, вы довольно скоро скажете: «Нет-нет, мы хотим тоталитаризма», и в принципе это будет логично. А почему же вы в информационной сфере допускаете разгул?
Известно, что полную и тотальную свободу лоббируют деструктивные силы, в чьих интересах – ослабление контроля. А когда они сами приходят к власти – и это видно по той же Украине, – то очень быстро закручивают все гайки и прекращают и свободу слова, и свободу всего, чего только можно, так что никто уже и не крякнет.
Свято место пусто не бывает
В контакте с суицидом. В продолжении статьи "Группы смерти" в "Новой газете" .
– Как нам с этим кошмаром бороться?
– В первую очередь должна быть воля, программа. То, что происходит сейчас, метафорически описать можно так. Есть поле – хороший, жирный чернозем. Это дети. И кто-то берет и намеренно бросает на это поле семена то одного сорняка, то другого, то третьего. И всё это взрастает. А происходит так потому, что агроном отказался от посадки на этом поле культурных растений. Но свято место пусто не бывает.
Да, когда нет идеологии, когда непонятно, кого мы хотим вырастить, какие высокие цели дать, так и будет. И пока агроном будет думать, какими культурными растениями засадить поле с черноземом, разного рода подонки будут засевать его семенами сорняков.
– Но вообще подростки – такая публика, которая, доходя до определенного возраста, даже то, что хорошие агрономы насадили, начинает воспринимать в штыки. Не все, конечно, но часть.
– Тут я не могу с вами согласиться. Сейчас все действительно так, но давайте вспомним, что было лет 200 назад. Где было видано такое отношение друг к другу в христианской стране? Разве дети были алкоголиками? Разве кончали жизнь самоубийством? Россия, кстати, была тогда на самом последнем месте по этому злу. Бросали ли родителей в интернатах? Описан ли был тяжелый пубертат, бесконечные конфликты и споры в семье, такое количество разводов? Нет.
Ближайший к нам пример конфликта родителей и детей мы найдем у Тургенева – в «Отцах и детях». Тогда как раз начали разрушаться традиционные ценности. Вот когда это проявилось! Вот в чем причина! Разложился фундамент, пропали традиционные цели, смыслы, ресурсы для преодоления проблем.
Когда есть традиционные ценности, есть понимание четкого различия между добром и злом, когда есть отношение к другому не как к телу, которое можно толкнуть на самоубийство или вытолкнуть откуда-то, а как к душе, и есть понимание, что ты за каждую соблазненную душу дашь ответ на Страшном суде, что все заповеди надо соблюдать, потому что Бог есть Абсолют, – вот тогда отношение к человеку меняется совершенно. Мы сами, отказываясь от традиционных и религиозных ценностей, делаем свою жизнь адом.
За все годы моей работы ни разу не видел ни одного православного суицидента
А уроды, толкающие других на самоубийство, ни во что не верят. Как и большинство тех, кого они толкают на суицид. У них нет авторитетных нравственных понятий, они не знают Божественных истин, основных законов, которые должны быть записаны в сердце. И тут предохранитель в душе не срабатывает.
Приведу пример: за все годы моей работы ни разу не видел ни одного православного суицидента – по-настоящему православного человека, даже не говорю что воцерковленного, но именно православного. Ни одного! С органическими тяжелейшими депрессиями видел: люди мучаются, страдают, каждый день – ад, но не убивают себя. Но это я говорю о настоящих православных, а не о…
– …скажем так, просто жителях средней полосы.
– Да, но давайте посмотрим на мусульманские республики, где традиции сохраняются значительно лучше, чем у нас, к сожалению. Приведу вам статистические данные. На Урале или в Сибири суицидов – более 60 на 100 000 тысяч человек. А в Северокавказском федеральном округе – около 5. А в некоторых местах, например в Ингушетии, в сельской местности – вообще ноль.
Понимаете разницу? Ноль! Можно пытаться объяснять это социально-экономическим положением, но не может быть между регионами такой разницы. Не может быть этого и в силу меньшего количества психических заболеваний. Да, из-за алкоголизации какая-то разница возможна, но тоже не такая большая. А такая разница может быть, когда в социуме, который разделяет все традиционные представления, неприемлемо подобное поведение – оно считается позорным и однозначно осуждается без каких бы то ни было флуктуаций. Это результат сохранения традиций! Где в основе нравственность, традиции, там и разводов на порядок меньше, и изнасилований, и убийств, и наркоманов, и игроманов, почти отсутствуют интернаты для стариков, да и аборты делаются крайне редко. Депрессий тоже меньше: цели и смысл жизни понятнее. Объясняется смысл любви как жертвенного отношения. Основополагающие вещи, которые структурируют, пронизывают всю жизнь человека, его понимание этой жизни, не подменяются другими суррогатами – материальными вещами, удовольствием, чувствами. Если сам человек отрывается от корней, то дальше «делай с ним, что хошь».
Люди, опираясь на традиционные ресурсы, легче переживают и смерть близких, и конфликты, и катастрофы, и расставания, и другие кризисы
А самое главное, что люди, опираясь на традиционные ресурсы, легче переживают и смерть близких, и конфликты, и катастрофы, и расставания, и другие кризисы, которые во многом определяют психологическое и духовное здоровье. Это происходит за счет религиозной основы, общинной и социальной поддержки. И за счет этого нравственного стержня.
Кстати, я уверен: если провести исследование среди настоящих православных, с крепкой верой в душе, то соотношение в лучшую сторону было бы даже более выраженное. Вот что делают традиционные ценности, а не ложно понимаемая свобода!
Кстати, самоубийства – это чаще всего иррациональные способы справиться с кризисом, а абсолютно очевидно, что верующие легче переносят кризис.
Девушка бросила – значит, нет воли Божией, чтобы вы поженились. Если кто-то из близких умер, надо не себя жалеть, а для его души стараться: молиться, делать дела милосердия.
А у неверующего – полная фрустрация. Либо попытка скрыть переживания от самого себя – а душа болит, но ты ее не признаешь. И появляется соблазн уйти во что-нибудь, поменять реальность. И тогда на «помощь» приходит либо интернет, либо наркотик, либо деструктивные формы поведения и те, кто их организует. И начинается проблема, которая может привести и часто приводит к тяжелому финалу.
Духовно-нравственный аспект воспитания – это навигационная система, которую нужно с раннего детства закладывать в ребенка. Ты можешь какой угодно мощнейший авианосец построить – но без навигационной системы он ржавое корыто. Ребенок может обучаться во всех кружках на свете, получить все грамоты – но если нет в нем основной навигационной системы, которая определяет важные понятия добра и зла, нравственности и правильных целей, то это пустышка. А если и капитан не знает точно, куда плыть, то ситуация становится почти безнадежной, что мы сейчас и наблюдаем: любая баржа подцепит этот авианосец и утащит в каком угодно направлении.
– А может ли тут помочь религия и признание традиционных ценностей?
– В секулярной психологии нет понятия страсти, а есть понятие дурной привычки. Наркомания, игромания – все это, по мнению светских психологов, «привычка», которая часто приводит к суициду. Ничего себе «дурная»! Но если все так просто, то что же хорошую привычку не воспитать?
И только усвоив традиционные ресурсы, человек может делать какие-то последовательные шаги для избавления от страсти. Но если вы не знаете причины происходящего, вы ничего не сможете сделать. Человек должен понимать, что с ним происходит. Тогда он сможет получить опыт, определенный ресурс для избавления и так далее.
Именно из-за отхождения от веры, от соблюдения заповедей становится больше и наркоманов, и всех деструктивных проявлений, переживаний больше, боли больше. Святые отцы точно знали, как помочь, и, основываясь на традициях, предлагали желающим принять эффективнейшие способы помощи для души.
Любой вирус может стать последним в жизни человека, если не будет иммунитета. Иммунитет в данном случае – это традиционные ценности. А если этот иммунитет есть, можно сколько хочешь вбрасывать вирусы. Да, они будут ослаблять организм, но они не станут фатальными.
И тут хочется напомнить родителям, что они и сами не бессмертные. Что они, в первую очередь, должны учить детей проходить кризисы, переживать смерть близких, несчастную любовь, страдания и болезни. То, чему Православная Церковь учила людей абсолютно неграмотных, которые и в школу-то не ходили, но все это знали с малых лет. Не было у них ни психолога, ни психотерапевта, ни антидепрессантов, но люди переживали сложнейшие кризисы, войны и не невротизировались. Религиозная структура помогала человеку выжить. Это был тот самый компас, который четко разделял добро и зло, приемлемое и неприемлемое, возможное и невозможное, допустимое и недопустимое. Четко структурировал личность человека. Самое главное – давал смысл жизни, потеря которого напрямую связана с самоубийствами.
Раньше смыслом жизни было спасение души – под это всё и выстраивалось, а сейчас самореализация. Полная нелепость: самореализовался – и помер. Неужели не понятно, что смерть все обнулит из того, что материально, а вот душа останется?! Ведь это же просто объяснить: всё, умноженное на ноль, равняется нулю.
Учат в школе, учат в школе, учат в школе…
В контакте с суицидом. В продолжении статьи "Группы смерти" в "Новой газете" .
– Что делает возможным романтизацию и героизацию суицида?
– В первую очередь, отсутствие уважения к жизни как к дару Божиему. Я вчера ехал в автобусе и увидел, как дети лет семи играют на планшете в игру, где человек налетает на какие-то колья, брызжет кровь… Рядом – мамы, треплются о своем, пока дети играют. Разве это нормально? Да, это еще не суицид, но определенное отношение к смерти как к игре – не страшной, нормальной.
Маленький человек начинает запутываться в реальности. Ребенок играет сперва в куклы, потом – в эти игры, а потом думает, что можно «перезаписаться» и смерть – это «ничего такого», не только по отношению к себе, но можно и относительно других, потому что он же убивает чужих героев! И чего удивляться, что потом такой персонаж оскотинится до такой степени, что будет толкать к суициду других людей?
Романтизация суицидов происходит и в школе
Но, как ни странно, на мой взгляд, романтизация суицидов происходит и в школе. Давайте посмотрим с точки зрения кризисной психологии на школьную программу по литературе. Берем только «положительных» героев, покончивших собой. «Кавказ» Бунина: жена изменила, герой застрелился. С сочувствием к герою изучают эту тему, по-моему, в седьмом классе. Потом трогательная «Бедная Лиза». За ней «Ромео и Джульетта». Потом «Анна Каренина». Далее «Гроза» и Катерина – «луч света в темном царстве». Детей приучают к тому, чтобы смотреть на суицид положительных героев, рассматривать его с разных точек, но романтично. Это все делает приемлемым такой выход в сознании ребенка. Открывается окно Овертона.
Да, с литературной точки зрения это хорошие произведения, но могут ли дети в таком возрасте понять то, что хотел сказать автор, хотя автор тоже был неправ?! Можно ли оправдывать суицид, давая ребенку для подражания, пусть и несознательно, примеры выхода из различных кризисных ситуаций?
– «Гроза» и в советское время была. «Кавказа» Бунина я не помню.
– «Гроза» была, а «Ромео и Джульетты» не было. И «Анны Карениной». И «Кавказа» Бунина не было, но зато были другие произведения. «Повесть о настоящем человеке» – полностью, а не частично. «Как закалялась сталь» – с четкими антисуицидными мотивами, с рассказом о том, как человек должен трудности преодолевать, какие высокие цели должен себе ставить. А также «Молодая гвардия». Теперь в программе молодогвардейцев-героев нет. А детишек учат относиться к самоубийству толерантно.
Известен психологический закон, на который опираются рекомендации ВОЗ, касающиеся освещения суицидов в СМИ: нельзя романтизировать, героизировать, широко освещать суициды, потому что от количества таких публикаций зависит количество подражателей суицида. Особенно если самоубийством покончили известные люди, поп-звезды. А разве учебники – это не СМИ, а герои произведений – не звезды? Но что же мы делаем?! Мы, с одной стороны, хотим какую-то антисуицидальную политику в школе проводить, а с другой – сами романтизируем суициды в школьной программе.
Да, в классе может быть два-три ученика, которых это затронет, – остальным в одно ухо влетит, а в другое вылетит. Это связано с тем, что вовлеченность в такую тему есть далеко не у всех, а всего лишь у 3% детей. Но разве этого мало? В каждом классе по одному-два таких ребенка.
Программа по литературе в школе – это вообще отдельный разговор. Мой ребенок учится в пятом классе. Недавно спрашиваю: «Что задали?» – «Косцы» Бунина. Стали читать: красивая природа, народный быт, труд косцов… И тут автор описывает их трапезу:
«А на возвратном пути я видел их ужин. Они сидели на засвежевшей поляне возле потухшего костра, ложками таскали из чугуна куски чего-то розового.
Я сказал:
– Хлеб-соль, здравствуйте.
Они приветливо ответили:
– Доброго здоровья, милости просим!
Поляна спускалась к оврагу, открывая еще светлый за зелеными деревьями запад. И вдруг, приглядевшись, я с ужасом увидел, что то, что ели они, были страшные своим дурманом грибы-мухоморы. А они только засмеялись:
– Ничего, они сладкие, чистая курятина!»
Вот именно это и запомнят дети. Не природу, а эти мухоморы. А потом грибочки будут потяжелее пробовать. Получается, что «Повесть о настоящем человеке» из программы можно убрать, а вот этот фрагмент с грибами никак нельзя?
– Но сейчас же «вариативность» школьной программы. Наверное, можно не брать названных вами произведений…
– Нет, как раз тут, насколько мне известно, не подразумевается выбор. Но даже если бы выбор произведения определялся только учителем, то как быть в случае, если учитель неопытный, а еще хуже – дурак?
Ведь известно, что не надо врагов засылать, не надо технологии сложные применять, а надо просто дать дураку выбор, и он обязательно выберет свое, дурацкое. Да, опытный и благоразумный учитель обойдет все сложности, а может, и, наоборот, использует их для поисков антисуицидного жизнеутверждающего смысла. Допустим, что таких у читателей большинство (в чем я сильно сомневаюсь). А что делать тем детям, кто столкнулся с меньшинством и будет слушать сладкие романтические оправдания суицида главных героев? Кстати, вы знаете в школьной программе произведение, в котором выражено явно отрицательное отношение к суициду? Я пока нет.
Если мы говорим, что нам надо суициды снижать, то давайте сначала дадим суицидам четкую морально-этическую отрицательную оценку и закрепим это в школьной программе, выбросив из нее произведения, которые могут быть опасны!
А вместо них станем использовать явно жизнеутверждающие, антисуицидальные произведения, которые есть, но пока, к сожалению, не интересны методистам.
Кстати, есть и другая проблема в тех произведениях, о которых я сказал. Это то, что в них «любовью» называется самая настоящая деструктивная страсть. И дети уже с этого возраста путают ненормальную страстную чувственную зависимость с настоящей чистой, жертвенной, созидательной благородной любовью. А потом из-за этого происходят сильнейшие потрясения и кризисы, которые приводят и к разводам, и к алкоголю, и к суицидам. Я думаю, что именно в этом кроется масса проблем нашего общества.
Религиозное воззрение говорит, что смертью ничего не решить и сознание не убить
Вспомним и другие проблемы образования. Подумайте, в школе говорят: сознание – продукт деятельности мозга, что подразумевает его прекращение после смерти, к чему и стремятся суициденты. А религиозное воззрение говорит, что смертью ничего не решить и сознание не убить. Вот, например, эффективный вопрос против суицида: «Почему ты решил, что если ты убьешь себя, сломаешь себе руки, ноги, голову, то душа перестанет болеть?» – это очень многих останавливает.
Как помочь человеку, если он отрицает в себе душу и считает себя высокоорганизованным животным, а не творением Божиим и ведет себя соответственно «происхождению»? Ведь эта душа у него все равно болит! А у нас с детства внушают, что человек – это высокоорганизованное животное, потом дают пример Анны Карениной и Катерины из «Грозы», рассказывают про любовь, которая на самом деле – страсть, ведущая к погибели, добавляют к этому бесконтрольный интернет на 24 часа в сути и удивляются тому, что происходят самоубийства.
Кстати, за каждый суицид в школе устраивают выволочки директору, разборки с педагогами и психологами, но их никто не учит, как профилактировать подобные явления, не дают инструмента, и они ничего не могут этому противопоставить. Например, у суицидентов возникают серьезные вопросы: о смысле жизни, смысле страданий. Дежурными фразами психологу тут не отделаться… Аргументы, которым учат на психфаке, давно никого не убеждают.
Суицидологическая служба
Михаил ХасьминскийМихаил Хасьминский
– Воспитывать в детях нравственность и страх Божий, деромантизировать суициды… А что еще можно сделать?
– В стране в ельцинские годы была откровенно, почти до конца разрушена суицидологическая служба. Ведь раньше была целая служба – вплоть до районного звена. Были специальные кабинеты суицидологов. Туда можно было анонимно обратиться.
Да, в некотором очень скромном количестве остались суицидологи в Москве, а какие-то регионы сейчас вообще без этих специалистов.
Более 20 000 человек в год совершают самоубийство, более 200 000 совершают попытки, а это примерно столько же, сколько за год страдает в ДТП. Миллиарды рублей тратятся на несколько тысяч больных СПИДом, большинство из которых наркоманы, на то, чтобы поддержать их жизнь. Но при этом служба, которая должна помогать людям не убить себя, влачит жалкое существование. Более того, такой специализации, как суицидолог, теперь в мединститутах больше нет. Их нигде не учат! А ведь суицидологи должны быть уникальными мультикультурными специалистами. И психиатрами, и психологами, и психотерапевтами.
И надо не рыдать, что все так ужасно, а суицидологическую службу поднимать. Нужно объединять все усилия, действовать во всех направлениях.
Еще один аспект работы – спецслужбы. Обычные люди думают, что преступления раскрывают патрульные постовые, которые по улицам ездят. Нет, преступление раскрывается еще до того, как оно началось, – агентурной работой, внедрением.
Нужна агентурная работа. Раз есть такие тайные группы, то придется работать в той реальности и такими методами. Подключать к этому спецслужбы, агентуру, которая проникала бы в эти закрытые группы.
– Но отсутствует законодательная база – нельзя привлечь к ответственности.
– Это отдельная тема. Да, это пробел: нельзя инкриминировать доведение до самоубийства в сети – потому что не было личного контакта. Значит, надо доводить до ума закон. И придется пересматривать многие другие, а не только запрещать описывать способы самоубийства, которые во всей мировой литературе давно описаны и есть в школьной программе. Нужны эффективные и жесткие законы, защищающие людей от подобных технологий. Ведь скорее всего на суицидных группах они не остановятся. Будут и другие. И нам надо знать, как реагировать.
– А что, например, можно еще сделать, чтобы принципиально решить проблему?
Водку детям не дают, но требуют, чтобы 10-летние имели полную свободу в интернете, – порнографию смотреть?
– В реальной жизни мы же не пускаем ребенка везде, куда он только захочет пойти или случайно забредет, – мы же его контролируем! Если мама скажет ребенку: гуляй, где угодно, и приходи домой во сколько хочешь, – ее все назовут ненормальной мамой. Водку детям не дают, но требуют, чтобы 10-летние имели полную свободу в интернете, – порнографию смотреть?
Почему мы не продаем детям алкоголь, сигареты, не пускаем их на ночные сеансы в кино и так далее, а в интернете позволяем им гулять абсолютно бесконтрольно?
Почему мы не имеем права ограничить для детей доступ в интернет, иметь полное представление о трафике, сайтах, на которые он заходит? В чем здесь проблема с точки зрения нравственной, законодательной? Ее нет. Наоборот, в этом все должны быть заинтересованы.
Я думаю, что пора ставить вопрос о том, чтобы сделать для детей вход в интернет по магнитным карточкам. Технологически это нетрудно. Если уж в каждом подъезде камеры стоят, то какие проблемы – сделать вход в сеть с телефонов по какому-то магнитному прибору? Это удобно и технологично. Если ребенок в интернете фильмы хорошие смотрит, к урокам готовится – мы это только приветствуем: ради Бога, бери, смотри! А вот если его куда-то не туда занесло, родители должны знать об этом и иметь возможность вовремя вмешаться.
Например, мама захотела наказать – забрала карточку. Захотел отец пароль поменять – и отпрыск остался без интернета. Или мама считает, что ребенок слишком много времени проводит в интернете и ограничивает его: два часа и не больше. Можно, наверное, было бы выбирать для ребенка фильтр соответственно возрасту. Конечно, ребенок может взять чужой пароль, но это уже будут сложности, ухищрения, которые тоже можно контролировать. А вот когда вырос, женился – смотри, что хочешь.
Государство осуществляет контроль за воспитанием детей – но почему же оно не осуществляет его в информационной сфере? Интернет, как мы говорили, это тоже часть жизни.
На мой взгляд, и родители, и государство должны быть заинтересованы в такой программе. Вот вам профилактика не только суицидов, но и игромании, деструктивных сект, которые, кстати, тоже активизировались в интернете, а также возможной педофилии в отношении ребенка. Всё одним махом идет под контроль.
Во всем должна быть структура, а не свобода. Тему свободы в интернете надо закрыть.
– Насколько тяжело работать с теми, кто высказал намерение совершить суицид – например, на форуме или позвонив по телефону? И какими качествами должны обладать люди в этих службах? Где их готовят? И готовят ли?
Люди-непрофессионалы в борьбе с суицидом выгорают
– Люди-непрофессионалы в борьбе с суицидом выгорают. А если у помогающего нет духовной платформы и опыта, то человек выгорит моментально. Суициденты ведь очень часто манипулируют: ты говоришь с ним на форуме или по телефону, а он отвечает: «Не будут с тобой говорить, пойду из окна выброшусь», – и сиди думай: сделал он это на самом деле или нет?
Очень быстро, даже стремительно происходит выгорание. И конечно, встает вопрос о подготовке: если люди выгорают и уходят, то кто же придет им на замену? Кто будет их учить?
Поэтому в таких службах должны работать верующие, а также те, для кого важна идея, – чаще всего это люди, сами пострадавшие от деструктивного поведения, собственного или своих близких.
Надо обучать психиатров, в том числе и школьных психологов, на известных уже площадках, где есть практический опыт работы. Не обязательно преподавать должны психологи – ведь в основном теоретики преподают теорию, которая далека от практики.
– Там что же нам нужно? Теоретическая борьба с суицидом или практическая помощь этим людям?
– И то и другое. Сформировать службы профилактики самоубийств – непростая задача, и она не решается в один момент, но нужно начинать что-то делать. И у нас уже есть конкретные схемы работы.
Все вместе должны заняться этой бедой: психиатры, психологи, спецслужбы, священники, педагоги, родители, чиновники… Но если мы сердце к этой работе не приложим – ничего не спасет. Главное, чтобы нас не погубило равнодушие, теплохладность, о которых мы читаем в Апокалипсисе и которые предшествуют последним дням, когда людям будет уже всё равно.
С Михаилом Хасьминским
беседовала Марина Вологжанина
2 июня 2016 г.
